– Там есть живые.

Мы приближались к самому крайнему.

Что мы будем говорить? Как себя вести?

От усталости думалка отключилась – хотелось поесть чего-нибудь и вытянуться на досках. Если нет одеял.

* * *

– Кто здесь?!

– Друзья… Друзья…

Лин приближалась медленно, разведя по сторонам руки – мол, мы безоружны. Шаг, еще шаг вперед, вот она попала в свет чужой керосиновой горелки.

Я впервые почувствовала, как отрабатывает чужую речь браслет. С микросекундной задержкой, конвертируя незнакомые слова в знакомые и проталкивая их прямо в мозг.

Если между собой мы общались «на своем», то теперь Лин говорила с помощью переводчика, который помогал ей знаниями, на местном.

– Кров, ночлег, еда… Мы заплатим.

Косматая бабка, держащая в руках фонарь, обернулась на стоящего за ее плечом седого деда. Качнула головой.

– Еды нет…

– Еды давно нет, – говорила она, сидя на лавке, – только «зайцы», и те вымирают.

«Зайцы», судя по заминке в голове, означали каких-то других мелких зверей, но переводчик выбрал ближайшее по смыслу слово.

– Кто будет родиться под крылом Мрахи? Никто, все вымирают. И мы вымрем. Товарняк с провизией не ходит третий месяц – застрял на границе, раньше-то раз в две недели. Под крылом Мрахи ничто не растет…

«Мраха» – местная ночь? – переглянулись мы с Тами. А после ее глаза блеснули – значит, здесь есть поезда!

– Почему застрял товарняк?

Нас усадили в избе по одну сторону от печи, хозяева, которые жили в доме вдвоем и были стары, как этот мир, сидели напротив. Нас поили теплой водой.

– Одолели его-таки драввы…

На «драввах» переводчик снова запнулся. Дал понять, что это кто-то типа местных разбойников.

– А солнце вообще не встает?

Бабка смотрела на нас, как на диких. Слово «солнце» она не поняла вовсе.

– Светло бывает? – пояснила Лин. – Мраха уходит хоть иногда?

– А-а-а, вон оно что, дощка…

«Дощка» – в голове появился образ пожилой женщины, гладящей по голове более молодую.

– Раньше уходила, когда Светлая радовалась всем одинаково. Но сейчас ее прикормил царь Родриг.

– Чем прикормил? – крякнула Тами, удивленная и раздосадованная тем, что солнце, оказывается, можно прикормить.

– Золотом, дощка, золотом.

Мы с Тамарис переглянулись.

Они грызли печеньки, как великое лакомство. С удивлением и радостью. Я видела, как от восторга дрожат их руки. А после Лин спросила, сколько в деревне «живых» и отсыпала в морщинистые ладони еще тринадцать пайков.

По деревне разнеслась весть, что на землю вечной тьмы пожаловали хорошие чужаки, и это добрый знак.

* * *

Тами сидела на заднем дворе, положив золото на камушек, и что-то шептала. Монета отблескивала в льющемся из окна желтом свете керосиновых ламп.

– Эй, что ты делаешь?

Я наблюдала, как опустилась рядом на корточки Лии, тут же накрыла монету рукой.

– Я пытаюсь позвать местное солнце, если оно такое продажное…

– Не смей!

Старики отсутствовали – раздавали пайки соседям.

– Но почему? Пусть оно придет хоть на час…

– Дуру выключи! Даже если этого хватит и оно придет, знаешь, что случится? Кто-то сразу поймет, что там, где ни у кого давно не было денег, вдруг появился богач. Скорее всего, залетный. Нами очень быстро заинтересуются. Ты этого хочешь?

– Блин.

Я слышала в голосе Тами беспокойство.

– Оставь все, как есть, пока не разберемся. Если сможем что-то исправить или помочь, поможем, но на выходе отсюда, поняла? Прибереги это до лучших времен.

– Извини.

Монета вернулась в карман.

* * *

Белинда и старики беседовали долго.

Мы с Тами, привалившись к стене, слушали разговор с тяжелыми и усталыми головами. Про далекие земли царя (переводчик на «царе» спотыкался, как мог, но лучшей замены не нашел), про поезд, груженный едой, который раньше приходил сюда каждую «верницу» (двенадцать дней – почти две недели) – раньше царь жаловал своих «рабов», но с тех пор, как угнал самых крепких и здоровых, перестал интересоваться судьбой остальных. Как уходили мужчины, чтобы победить драввов, но так и не вернулись, про силки, которые устанавливали старики, чтобы ловить дичь. Но Мраха все меньше «ожерелий» высыпает, все реже балует светом, «а пришла бы Светлая», так зазеленилось…

Но Светлая – выяснилось, что это не Солнце, каким его знали мы, а некая Богиня, – оказалась падкой на красоту богатств.

– Карта у вас есть, Вирха?

Вирхой звали старуху.

– Мартан, есть карта? – и закивала. – Есть, дощка, принесем…

Старый и пожелтевший атлас местных земель отыскался у кого-то из соседей. Над ним Лин под треск поленьев из печи сидела долго. Отвлекла стариков, попросила еще воды, быстро сфотографировала его на телефон.

– А где живут Урмоны?

– Ой, Урмоны? Это далеко, совсем далеко… Вот тут.

И узловатый палец указал куда-то в самый верх, туда, где остров.

– Тут?

Я наклонилась вперед, вгляделась. И потяжелело на сердце. Мы дойдем туда за год, если пешком. Или за два.

И не сразу заметила, что косматая Вирха смотрит прямо на меня. Очень пронзительно, почти так же тяжело, как Дрейк.

– Ты найдешь, что ищешь, – предрекла она негромко. – Когда тебе отрежут волосы, когда съешь земли, когда скажешь «да» там, где не стоит. Найдешь…

Теперь все – Белинда и Тами – смотрели на меня.

Кажется, старуха говорила про противоядие для Дэлла.

«Шанс есть? Значит, шанс есть?» – спрашивала я саму себя. Но с чего бы мне отрезали волосы? И про землю…

Спать нас всех троих положили за занавеской на теплом и сухом полу. Подушку я скрутила из собственной куртки.

* * *

Нордейл. Уровень 14.

«Мы с Белиндой ушли помогать Меган. Вернемся так скоро, как получится. Не ищи. Люблю тебя. Т.».

Эту записку он прочитал раз пятьдесят.

И каждый раз бесился на словах «не ищи». А если бы он так? Искала бы?

И вздыхал. Наверное, нет – последовала бы просьбе.

И это все так невовремя, когда ему, усталому и вымотанному, хотелось приходить домой «к очагу», а не к стылой тишине темных комнат.

Хантер мог бы просто позвонить Бойду. Но вместо этого выбрал тридцатипятиминутную поездку на внедорожнике на другой конец города.